Когда ты в Испании, сложно избежать искушения посетить фламенко-шоу. Оно неотъемлемо дополняет малый джентльменский набор туриста вместе с сангрией (на самом деле она сангрИя) и часовой очередью в собор Святого Семейства (который на самом деле не собор). Ну в Кадисе-то это сам бог велел сделать, потому что именно здесь, если не в самом Кадисе, то уж точно в Андалусии, фламенко появилось, именно здесь (и только здесь) фламенко настоящее, всамделишное и взаправдашнее, аутентичное, не как в Барселоне, где его тоже вроде как танцуют и поют на потеху туристам, но это так, подделка, жалкое подобие.
В фойе отеля “Франсия и Парис” в Кадисе рекламный флайер навязчиво соблазнял возможностью посетить фламенко с дегустацией шести вин и шести закусок — всего за 75 евро за двоих. Это, очевидно, какой-то развод для туристов, — нас, опытных путешественников, разве на такое заманишь? нет, мы падки до аутентичного.
В местном центре фламенковедения и фламенкознания (в Кадисе есть и такой) приятная дама сообщила нам, что фламенко в городе не будет вообще, никакого по причине карнавала. Карнавалы, надо сказать, мы любим и ценим. Что же это за карнавал, спросили мы, как на него попасть? Дык в середине февраля, — на масляницу. Но ведь до масляницы две недели!, — ну так надо должным образом подготовиться.
Попытайте, сказала доброжелательная дама, вот есть прям за углом бар “Пеликан”, вот разве что там может быть.
Ну делать нечего, благо действительно за углом, зашли мы в этот бар, где меланхоличный бармен заверил нас, что si, фламенко действительно будет, именно сегодня, в половину десятого. Я не был уверен в своем переводе, поэтому переспросил несколько раз и написал на бумажке — да-да, все так.
Долго ли, коротко ли, но в половину десятого (надо же прийти заранее — а то вдруг останутся места только на галерке) мы были в баре “Пеликан”. Тут, в общем-то, стало очевидно, что опасения необоснованны: в зале была всего одна компания, шумно отмечавшая что-то свое, мы заказали по рюмке хереса и стали ждать.
Примерно час не происходило ничего. Компания праздновала, мы пили херес, на втором этаже заведения (как уведомляла табличка — закрытом на приватное обслуживание) кто-то бренчал на гитаре, потихоньку подошло еще с полдюжины человек.
Наконец фламенко само собой и как-то внезапно началось.
Из приватного зала спустились трое представительных кабальеро того прекрасного возраста, когда мужчина достигает самого расцвета сил — то есть где-то за пятьдесят. Первый из них — назовем его Пачеко — нес гитару и орлиный нос, второй — Пако — солидное брюшко и седые кудри, а третий — скажем, Эстебан, — не нес ничего и вообще был ничем не примечателен.
Кабальерос уселись за столик, на котором уже ждала запотевшая бутылка мансанильи (мне нравится это слово, “мансанилья”; редко доводится его использовать в речи), обладатель гитары лихо хватил по струнам, седокудрый синьор сложил руки на диафрагме, а первый подбородок на второй, и высоким голосом затянул.
Мы с Ирой немного знаем испанский, но, конечно, не на таком уровне, чтоб понимать текст полностью.
— О чем он поет?
— Что-то вроде того, что он проснулся на рассвете в портовом кабачке и обнаружил, что его маруха сбежала с негодяем Педро, его лучшим другом…
Итак, пока один кабальеро пел, а другой играл, что, вы спросите, делал третий синьор? После каждой особо высоко взятой ноты или особо выразительного гитарного запила он поднимал горе указательный перст и с чувством восклицал:
— Оле!
— Кто это?
— Это их художественный руководитель.
— Зарезал обоих, — тем временем вдохновенно тянул Пако, — Я широким кинжалом. Вот что с людями делает любовь!
Празднующая компания разразилась апплодисментами и приветственными восклицаниями.
На сем трио джентльменов встало и ушло курить. За ними, затравленно оглядываясь, прокрался (и так и не вернулся обратно) высокий блондин типичной скандинавской наружности. “Может, и мы пойдем?” — робко предложила Ира. “Нет уж, мы хотели что-то нетуристическое, это ж самое оно!” — начал было возражать я, но тут к нам из-за соседнего столика подошла приятная, но немного нетрезвая дама.
— Вы же не местные?
— Нет, мы туристы, искали вот фламенко в Кадисе.
— о! Да вам очень повезло, это же самое лучшее фламенко в городе. Как это по-английски будет… А! Зебец!
— Может быть, “зе бест”? — деликатно уточнила Ира.
— “Бест”?.. Нет… определенно, зебец! Но что я вам скажу… Вот это только что было зебец, а сейчас будет вообще зебец, знаете почему?
Мы, разумеется, не имели ни малейшего представления.
— Потому что во второй части я буду танцевать.
Мы как-то не очень серьезно к этому отнеслись, ведь дама была в совершенно неподходящем костюме, и, повторюсь, была слегка нетрезвой. Но, забегая вперед, она сдержала свое обещание. И пускай на ней вместо платья были свитер и линялые джинсы, пускай вместо ботильонов ей пришлось выбивать чечетку обычными кроссовками, все компенсировал избыток энтузиазма.
Тем временем спутник дамы спросил у нас, откуда мы приехали.
— О, прекрасная страна. Все собираюсь приехать. Живу рядом, но все никак не складывается.
— И где же вы живете?
— В Перу.
По сей день мою веру в географию сохраняет туманная надежда, что ему просто послышалось “Уругвай”.
Итак, кабальерос вернулись с перекура, снова рыдала и плакала гитара, жертва пяти быстрых кинжалов, снова мы услышали жалобу на неверность благоверной, снова про молодецкую расправу над предателем-Педро. Мы быстро поняли, что при некоторой сноровке в любую паузу можно успеть громко воскликнуть “Оле!” и что так и делают все слушатели. Мы должным образом участвовали в происходящем.
Но, когда седокудрый Пако сел, а Пачеко отставил гитару, а танцевальная дама из-за соседнего столика начала наводить на нас только саму малость расфокусированный взгляд, мы переглянулись, и, не сговариваясь, сказали друг другу:
— Валим!
В общем, если вы не поняли это из моего рассказа, — все было очень, очень аутентично.
